Полукровка - Страница 93

— Что вы знаете о пропавших кораблях и поселениях? — спросила Эста.

— То же, что и вы. Мы предполагаем, что иные таким образом, разведывали обстановку перед вторжением.

— Почему вы уверены, что они настроены воинственно?

— А вы в этом сомневаетесь? Или ваша встреча с этими существами оказалась столь миролюбивой, что вы решили пригласить их к себе в гости?

— Вы знаете, кто покушался на меня?

— Мне бы самой хотелось узнать, кто это. У тебя есть предположения?

— Нет.

— Ну что ж, тогда время расставит все по своим местам.

— Почему Вы объединились с Некратой?

— Что? — не поняла вопроса Сомери.

— Вы объединились с Некратой, чтобы не позволить остальным поглотить весь мир. Почему?

Сомери откинулась на спинку стула и сложила руки на груди.

— Невозможно управлять всем миром. Он слишком велик, и мы бы в любом случае потерпели поражение.

— Но, это же так заманчиво!

— Что именно, Эста? Жизнь во Вселенной разнообразна. Каждая раса, каждая народность уникальна. Ты думаешь, мы не могли бы сразиться со всеми планетами? Могли бы. И победили бы, поверь мне. Но есть еще кое-что, кроме этого. Чистота рода. Мы такие, какие есть. Самые последние во Вселенной. Пустись мы в тяжбу со всем миром, наша раса потеряла бы свою уникальность. Взгляните на себя. Вас тянет друг к другу, как магнитом. Первое, что погубило бы суирян — это смешанные браки. Мы бы лишились таланта.

— Поэтому вы выбрали отшельнический образ жизни?

— А чем он плох? Мы знаем о вас все, мы принимаем решения, которые позволяют и вам и нам мирно сосуществовать. Чего еще вы хотите? Борьбы за власть? — Сомери рассмеялась. — Власть и так в наших руках.

Эста отвернулась, осознавая, насколько наивными для этих людей кажутся ее вопросы.

— Я не до конца понимаю, что именно мы должны делать, — спросил Урджин.

— Думаю, двух дней полета будет достаточно, чтобы все объяснить.

— Полета куда?

— На Олманию, конечно.

— И когда нам вылетать?

Сомери подняла левую руку и взглянула на электронные часы.

— Через двадцать минут, — ответила она и улыбнулась.

Сорок восемь часов тянулись так же медленно, как телега по высокоскоростной трассе. Нервничали все, кроме суирян. Конечно, у этих людей был запасной план, у олманцев же такого выбора не было. Первые сутки на корабле они провели в обсуждениях: что, кому, и когда делать. К эпицентру хотели отправиться все, однако, кандидатуры Нигии и Сафелии были сразу же отклонены. Камилли уговаривал остальных оставить и Назефри в резиденции, но Сомери показалось, что ее талант определять источники энергии и их количество мог весьма им пригодиться. В итоге, почти переругавшись друг с другом, они все, уставшие и измотанные, разошлись по своим каютам.

Назефри не могла уснуть. Постоянно ворочаясь в неудобной постели, она то и дело задевала Камилли, нарушая и без того его беспокойный сон. В дверь тихо постучали, и она, как всегда, знала, кто это был.

Если бы это произошло еще месяц назад, она бы перепугалась и ни за что не открыла. Но, по какой-то неведомой ей причине, она больше не боялась его. Назефри накинула на плечи халат и, оставив спящего Камилли одного, вышла из каюты.

Зафир старался не смотреть ей в глаза. Каким бы ужасным человеком он ни был, и что бы не совершил по отношению к ней, он все еще любил ее, и это чувство приносило его существу самую страшную боль из всех, когда либо им испытанных.

— Чего ты хочешь? — спросила Назефри, кутаясь в халат.

— Только поговорить.

— О чем, Зафир? Что нового ты можешь мне сказать?

— Давай пройдем в зал совещаний. Там нас никто не услышит.

Назефри первой развернулась и пошла по коридору. Что он хотел ей сказать? И почему она верила в то, что захочет это услышать?

— Ну? — спросила она, как только они оказались в нужном помещении.

— Это не легко для меня, пойми.

— Думаешь, мне легко? Я настолько ненавижу и презираю тебя, что даже твое отдаленное присутствие на этом корабле заставляет меня трястись.

— Я вижу, не нужно объяснять.

— Так о чем ты хотел поговорить со мной?

— Я знаю, как ты относишься к нему, — он тяжело вздохнул. — И как он относится к тебе.

— Конечно, ведь он — мой муж.

— А, я? Кем для тебя был я?

— Был братом, Зафир. А потом стал дьяволом.

— Я не хотел…

— Ты не хотел? Ты сделал это, а потом стал угрожать!

— Я не знал, что делаю. А потом испугался.

— И это, по-твоему, тебя оправдывает?

— Меня ничто не сможет оправдать.

— Так зачем мы здесь?

— Я хотел попросить прощения, Назефри.

— Прощения? — прогремел баритон Камилли, который ворвался в помещение, словно ураган.

Он стал перед Назефри, заслонив ее своей спиной, и сжал руки в кулаках.

— Не нужно, Камилли, — попросила она, но он не слышал.

— Ты ублюдок, Зафир. Поддонок. Не будь у тебя твоего дара, я выбил бы из твоей паршивой головы все мозги. А потом бы отрезал твой член, чтобы ты никогда не смог повторить содеянное.

— Я понимаю, Камилли, но это ничего не изменит.

— Ты остался безнаказанным за свои деяния. И это волнует меня больше всего.

— Что ты знаешь о наказании, Камилли? Разве есть способ более извращенный, чем понимать, что любишь человека, который ненавидит тебя, чем знать, что ты самое последнее ничтожество во Вселенной и пытаться это изменить, но быть не в силах что-либо исправить?

— А, теперь ты мучаешься?

— Я всегда мучился. Бог свидетель, я не хотел этого!

— Но сделал! На что ты рассчитываешь теперь? На прощение? На ее доброту? На то, что она не проклянет тебя перед смертью?