Полукровка - Страница 44

Естественно, что волна протеста разошлась по Вселенной незамедлительно. Нации стали объединяться против могущественного врага, дабы усмирить его пыл и поставить на место. Но они даже не представляли, с чем столкнутся.

Корабли, окружившие Сую, перестали выходить на связь, и вскоре стало понятно, что их экипажи мертвы. На каждой из планет заговорщиков спонтанно стали погибать люди. Они не мучились, просто жители целых городов и поселений в один миг падали замертво. Вселенную обуяла паника. Кто-то был согласен на поставленные условия, кто-то предлагал уничтожить любым способом суирян. Как бы там ни было, к назначенному сроку Межгалактический Совет не принял устав. В тот же день планета Ори с населением в восемь миллиардов жителей взорвалась на окраине Вселенной. Ответ Всевидящих был прост: если устав не будет принят в течение недели, погибнут еще две планеты.

Вот так жители этого необъятного мира преклонили колени перед загадочным суирским народом и Советом Всевидящих, который, хоть и не провозглашал себя главой Межгалактического Совета, но все же управлял им.

Наверния и Олмания так же вступили в эту организацию. Но время не сделало их союзниками. Наоборот. Навернийцы за все эти столетия стали считать себя особой расой, которой было предназначенного жить и главенствовать в их галактике. И когда между планетами началась война, Всевидящие не проронили и слова. Они созерцали за происходящим со стороны. Война длилась около шести лет, пока к власти не пришел новый император Парис, который женился на олманке знатного происхождения, как поговаривали, по воле все того же Совета Всевидящих. Как бы там ни было, войну остановил этот союз. Две планеты, пришедшие к упадку за долгие годы вражды, были вынуждены зализывать свои раны. Перемирие длилось не долго. Брат Париса Полок, занял свое место на навернийском троне после смерти Императора и его жены. Как они погибли, точно не знал никто. По официальной версии, их корабль разбился, заходя на посадку. Другие считали, что их убили в резиденции. Тем не менее, Полак пришел к власти и своими действиями спровоцировал начало новой войны. Что заставило его изменить свою позицию и подписать мирный договор с Олманией, Аликен не знал. Ходили слухи, что олманцам удалось уничтожить все стратегические объекты навернийцев, подорвав тем самым их оборону, что и вынудило Полака принять срочные меры и подписать мирное соглашение.

Почему его удивил вопрос Назефри? Потому что спрашивать об очевидном, том, что является догмой для всех — глупо, а Назефри никогда не была глупой девочкой.

— Если честно, Назефри, то навернийцы ненавидят все олманское потому, что оно олманское.

— Блестящий ответ, Аликен, — рассмеялась она, и, бросив через плечо что-то вроде "счастливого пути", покинула корабль.

— Кто испортил ей настроение? — улыбнулся Аликен.

— Таини, метритский посол, прилетает на следующей неделе, — ответила Эста.

— Даже не знаю, кого пожалеть: Таини или Назефри? — расхохотался Аликен.

— Пожалей меня, — устало бросила Эста и глубоко вздохнула.

Через час практически все покинули корабль. Осталась только Эста, которая собиралась передать Аликену новые позывные для связи с ней.

— Что ты думаешь об этих повстанцах? Почему Эста так с ними возится? — рассуждал Камилли, пока они с Урджином возвращались в столовую.

— Помнишь, я рассказывал тебе, какой номер устроил Зафир во время приема на Доннаре, когда стал показывать Эсте и мне свои дурные воспоминания?

— Помню.

— Так вот, те изуродованные тела, которые валялись в грязи вокруг того побоища, на которое он прилетел, были, очевидно, повстанцами.

— С чего ты взял?

— Я только сейчас об этом подумал. Помнишь тех людей в горах? На них были лохмотья. Одежду они изнашивали до дыр. Кто из нормальных людей станет напяливать на себя такое безобразие, если только у него нет возможности одеть что-нибудь другое? На тех людях в деревне были такие же лохмотья.

— Выходит, это была повстанческая деревня? Но что она там делала?

— Не знаю, но предполагаю, что в этот период времени она познакомилась с Викешей и Аликеном. Помнишь, что говорил Стефан?

— Что эти загадочные друзья спасли в свое время ей жизнь?

— Именно.

— Логично, но окончательно развеять все сомнения может лишь Эста.

— Или Назефри, — задумчиво произнес Урджин.

— Неужели ты думаешь, что я смогу справиться с этой бестией и разузнать все у нее?

— Справишься ли ты, я не знаю, однако то, что попытаться захочешь — это точно.

— С чего это вдруг?

— С того, что ты ее хочешь.

— Это простая мужская похоть, — рассмеялся Камилли.

— Помни, что цена за победу твоей похоти над разумом — холостятская свобода. У олманцев такие традиции.

— Ты хочешь сказать, что Эста, как и Назефри, была девственницей?

— А откуда тебе известно, что Назефри — девственница?

Камилли тут же прикусил язык.

— Значит, я все правильно понял. Жаль только, что такой умник, как ты, уже успел что-то натворить. Займись делом, Камилли. Разузнай у Назефри все, что только сможешь.

— Я попробую, но гарантий не даю.

— Достаточно того, что ты попытаешься.

Когда Урджин и Камилли вошли в столовую, первый, кого они увидели, был Стефан, замерший в неестественной позе с тарелкой в руках. Возле него стояла Назефри и пыталась говорить с ним.

— Где я, Стефан?

— В яме с грязной водой. У тебя больше нет сил, поэтому ты даже не пытаешься подняться.

— Там кто-нибудь еще есть?